Лайма Вайкуле рассказала, как Америка помогла ей победить болезнь

Знаменитая певица рассказала о своем самом сложном испытании, о жизни в Америке и возвращении домой, главном месте на земле и о том, почему ей так важно заботиться о близких.

В конце июля Лайма Вайкуле снова соберет своих друзей в родной Юрмале на фестивале «Рандеву». Незадолго до начала фестиваля Лайма пригласила журнал «Телепрограмма» к себе в гости.

«Ревность — чувство неприличное»

— Вашему фестивалю в 2018-м исполняется четыре года. Не жалеете, что не начали эту историю раньше?

— Во-первых, я никогда не живу прошлым. Не думаю о том, что было или что могло бы быть. Я радуюсь тому, что есть. Да мне и некогда было начать это раньше! Сейчас я просто подстроилась под фестиваль. Игорь Крутой обижался, что я сделала его как бы вместо «Новой волны». Но он зря это делал, потому что тут нет никакой конкуренции, никакого злого умысла. Юрмала — это мой город. И он мне предложил этот фестиваль. К тому времени я уже сделала свой сольный концерт и он назывался «Рандеву» — так что название было. Еще я пригласила несколько артистов к себе на выступление, поэтому формат, по сути, тоже был. Только насыщай его, и все.

— Как вы потом восстанавливаетесь?

— Как-то меня спросили: «Чего стоит этот фестиваль?» Я говорю: «Здоровья, времени, денег и нервов». Это все ты отдаешь. А получаешь удовлетворение в конце, когда видишь аплодисменты и лица публики. Вот это и восстанавливает тебя.

— Как выглядят ваши идеальные выходные?

— Идеально — когда нет никаких забот. Я дома. И ничего, вот ничего нет. Никаких планов. Мы идем гулять с собаками, плаваем в бассейне, занимаемся только собой.

— Насколько свободно вы чувствуете себя в Юрмале? Можете пойти на море, понимая, что вас там не замучают своим вниманием поклонники?

— Мы ходим на пляж. В Латвии ты замечаешь взгляды, но никогда никто не будет нарушать твое персональное пространство.

— В магазин за продуктами ходите?

— Да, могу сходить. Нечасто, но бывает. Легкая маскировка — и я готова. Может быть, маскировка уже и не нужна, но ты это делаешь автоматически.

— Вы по натуре человек закрытый?

— Наоборот — я считаю себя открытой. И мой дом открыт для близких друзей. Они приезжают ко мне из Америки, из Англии. Могут зайти без звонка. Хотя никогда этого не сделают. Но могут. И я в этот момент могу быть в любом состоянии. Они могут разбудить меня. Но это только близкие люди.

— Можно сказать, что муж — ваш друг?

— Я не замужем (улыбается).

— Тогда как правильно обозначить статус Андрея (возлюбленный певицы Андрей Латковский. — Ред.)?

— Он мой друг, мой прекрасный партнер. Я могу поделиться с ним всем. Абсолютно. Даже если имею большой успех на какой-то вечеринке, могу поделиться визитными карточками, которые получила там (смеется).

— Ревность присутствует в ваших отношениях?

— Нет. Она всегда считалась чувством неприличным. Дурным тоном. Даже если она и появлялась, мы никогда не заостряли на этом внимание. Если у нас и случались конфликты по поводу людей, то не из ревности, а из-за того, что человек, например, ему подходит, а мне нет. Хотя это и конфликтом не назовешь. Это просто спор.

— Как вы считаете, долгие отношения — это удача? Или все-таки многолетний труд?

— Моя подруга рассказывала, что ученые занимались познанием человеческого мозга. И выявили три главные стадии отношений между мужчиной и женщиной. Есть страсть. Есть романтическая любовь — она, кстати, самая страшная, потому что физически вы не можете долго это выдержать. И есть партнерство. Пары либо проходят все три стадии, либо останавливаются на уровне страсти или романтической любви.

— Ну а вы преодолели все три, получается?

— Да, у нас это произошло, к счастью.

«Когда голодаешь, петь невозможно»

— Знаю, что вы — приверженец партии зеленых…

— Да, я «позеленела» (улыбается). Мне кажется, сегодня уже не модно носить шубы и не быть «зеленым». Так мы обозначаем людей, которые волнуются за то, что останется после них. Не думать о последствиях — это какое-то бескультурье, что ли. Как можно не обращать внимания на то, что вырубаются леса, что есть плохое отношение к животным? Посмотрите, мы вытесняем зверей из их привычных мест. Не важно, лисы ли это, кошки.

— Вы ведь мясо не едите?

— Да. Я его не люблю. Могу есть, но не ем. Просто не хочу.

— Есть ли у вас еще какие-то правила питания?

— Я могу есть, есть, есть, а потом не есть, не есть, не есть. Ты ешь все, что тебе вздумается. В основном это булочки и все подобное. А потом зашиваешь рот. Я в такие дни сижу на рисе, на воде.

— Сколько дней вам нужно, чтобы прийти в форму?

— Ну вообще месяц.

— На рисе и воде?!

— Нет, это только начало. Потом еды становится настолько мало, что ты ешь просто для того, чтобы выжить. Когда-то я это делала и для здоровья тоже. Голодала в клинике несколько раз. Было замечательно! Я очень люблю это делать. Просто так как я все время работаю, приходится есть. Когда голодаешь, петь невозможно. Если ты 12 дней только на воде, ты не можешь выступать. Вообще нет сил.

— Для многих людей вы — эталон элегантности, хорошего вкуса.

— Да, так меня обзывают (смеется). Но я ничего специально для этого не делаю. В детстве я любила играть с цветами. Не наряжала кукол, а любила природу. Могла лежать на поляне целый день, смотреть, как кузнечики прыгают. Не знаю, откуда это во мне. Мой стиль в одежде — это скорее какой-то протест. Я не слежу за дизайнерами. Никогда не смотрю на бирки. Выбираю по принципу «нравится — не нравится». В этом удобно или нет? Потом еще все переделываю под себя. В основе моего стиля сдержанность. Главное — не переборщить.

— Был ли кто-то в вашем окружении, на кого вам хотелось бы равняться в плане внешности?

— Нет. У меня никогда не было каких-то эталонов или кумиров. Я всегда сама знала, как надо. Это называется «тяжелый ребенок».

— У вас была большая семья?

— Папа, мама, три сестры. Никто из них не имел отношения к музыке. Бабушка только пела в церковном хоре. И у меня, кстати, альт, как и у нее. Но никогда в семье не было разговоров о музыке. Все знали, что я хорошо пела, но не более того. Я же прекрасно училась поначалу и собиралась стать врачом. Хотела узнать, как устроен человек.

— Вы ведь даже успели поучиться в медицинском. Эти знания потом пригодились?

— Я думаю, что больше знаний получила на улице, общаясь с интересными людьми, которые научили меня следить за собой, наблюдать за своим самочувствием. Важно самой понимать, от чего тебе хорошо, а от чего плохо. Кстати, так сложилось, что почти все мои самые любимые друзья — врачи. Они в Америке, к сожалению. Но все равно контакт с ними моментальный. Они говорят, что самый сложный пациент — тот, который не следил за собой. Он не может рассказать, что с ним. Есть такие люди, которые дотягивают до последнего, потом приходят — а уже ничем помочь нельзя. Поэтому важно себя контролировать. Если заболел желудок, сразу вспоминать: что съели? Надо все время наблюдать за собой, знать себя.

— Это какая-то постоянная самодиагностика?

— Да. Я лечусь в основном по телефону. Мой доктор — это человек, живущий в Нью-Йорке. Он ведет меня лет двадцать. Чуть какое-то недомогание — сразу звоню ему. Говорю, что со мной. Он мне отвечает, что надо делать.

— Как вы познакомились?

— Мы знали друг друга всю жизнь, мне кажется. Он из Риги.

«До болезни мне казалось, что я бессмертна»

— Вы ведь тоже жили в Америке?

— Да, два года.

— У вас не было желания остаться там?

— Нет, хотя были предложения. Я должна была там остаться, чтобы продолжать карьеру, потому что я работала в MСА (знаменитая звукозаписывающая компания. — Ред.). Но я серьезно заболела и в итоге стала ценить совсем другое — семью.

— Захотелось быть поближе к родным?

— Да. И даже о публике я думала в таком ракурсе: хотелось вернуться к своим людям. Я ведь в то время уже собирала стадионы. Это был самый пик моей популярности. Ехала от Москвы и до Владивостока, и везде были стадионы — от пяти до сорока тысяч человек.

— Онкология — это всегда страшно. Как вы нашли силы объяснить себе, что это не конец? Не впасть в отчаяние?

— Нет никаких сил. И отчаяние у меня было. Когда мне сказали, что я остаюсь в Америке, что мне сделают операцию, я ответила: «Я не могу, у меня в Москве концерт!». Первая реакция — шок, когда тебе озвучивают приговор. Потом ты начинаешь с этим жить.

Я серьезно заболела и в итоге стала ценить совсем другое — семью

— Принимаешь ситуацию?

— Да. Но это все равно ужасно. Я никогда не поверю, что кому-то это дается легко. Притом в Америке вам говорят, рисуют, как будет происходить операция, все рассказывают, сколько процентов людей выживают, каковы ваши шансы… Все как есть. И это тоже шок.

— Но ведь это, наверное, лучше, чем ничего не знать?

— Да, лучше. И я понимаю, почему в Америке так принято. Потому что ты должен успеть уладить все свои дела. Больше всего в тот момент я вспоминала русские сказки. Те, где отец вызывает к себе троих сыновей и говорит им: «Тебе достанется это, а тебе — вот то». Это именно то состояние, одна из стадий — когда хочется уладить свои дела. И это очень правильно.

— Сколько времени вам потом понадобилось, чтобы отойти от пережитого шока и поверить в то, что болезнь в прошлом?

— Семь лет. Первые пять лет — это то время, когда все может заново появиться. Сначала тебе надо проверяться каждые три месяца. Потом каждые полгода, потом раз в год. И вот тогда тебе уже легче живется. А первое время, когда проверки каждые три месяца, — ощущение, что ты словно на бомбе сидишь.

— Вы ведь, наверное, говорили об этом со своим духовником? Какие слова поддержки он для вас нашел?

— Мы говорили о том, почему это вообще происходит с людьми. От ребенка до старика. Вопрос у всех один: «Почему я?». И вот он мне сказал, что это хорошо, это испытание. И не надо его бояться. Я парировала: «Нет. Боятся все!». А потом он сам заболел. И я у него спросила: «Ну что? Ты боялся?». Он сказал: «Конечно, боялся, но не потому, что могу умереть. Я боялся, где я буду после смерти?».

— Вы как-то говорили, что ваша жизнь станет бессмысленной, когда не о ком будет заботиться. О ком вы заботитесь сейчас?

— О всех, кто рядом со мной. Это моя семья. Мои собаки. А сейчас еще «Рандеву» добавилось. Если всего этого нет, то жизнь бессмысленна. А это тоже грех. Ты не можешь не уважать каждый день, который тебе дан. Нужно найти, чем заняться, помогать другим. Я сама пришла к этому пониманию не сразу. До болезни мне казалось, что я бессмертна.

— Выходит, это испытание оказалось вам по силам?

— Да, это был очень хороший урок. В 30 лет ты еще не понимаешь, что жизнь может оборваться.

— Мама ведь даже не знала о вашей болезни?

— Я не хотела, чтобы она переживала. Всякие глупости придумывала… Хотя это такая болезнь, которую долго скрывать невозможно. В то время у меня еще умер папа, и я не смогла поехать на похороны, потому что проходила облучение. Просто не могла уехать из Америки, не в состоянии была. А близким говорила, что записываюсь в студии. У меня, кстати, был потрясающий продюсер, американец Сэм Корнелиус Филлипс. Я вообще встретила в Америке столько хороших людей! Нигде такого тепла к себе не испытывала. Я была лежачая. Ко мне приходили домой какие-то взрослые люди, старше 70 лет, занимались со мной английским, просто навещали. Где-то вычитали, что при онкологии очень полезна капуста — и вот они в шесть утра приносили мне капустный салат. Когда я прошла радиацию, то главный врач этого центра, прощаясь со мной, плакал. А я плакала с ним. Сколько доброты я испытала в Америке в самое тяжелое время своей жизни! Именно поэтому я очень люблю эту страну.

— Почему вы решили лечиться именно там?

— Потому что я узнала о болезни там. И у меня была страховка за 100 долларов — обычная, туристическая. Но по этой страховке мне сделали операцию, которая стоила сотни тысяч. Потом еще была радиация… Это просто судьба! Я ничего специально не делала. Просто рядом со мной оказались потрясающие люди — мой продюсер нашел клинику, лучшего врача, какого только можно было найти. Я была такой любовью окутана в это время!

— Но все равно вы решили вернуться домой?

— Да, потому что скучала. Здесь мое место силы. Если бы я рекламировала Юрмалу, я бы сказала, что она для тех, кто хочет быть здоровым. Здесь прекрасный климат, нет никакого производства. У нас в реки вернулись раки. Потрясающий воздух. Абсолютно спокойные люди. Безопасно. Ну, много всего такого, из-за чего сюда хочется вернуться.

— А почему именно вам здесь хорошо?

— Это мой дом. Я сразу вспоминаю один случай. Мы снимали программу «Народный артист» в Москве. Съемки длились четыре месяца. И однажды мы заметили собачку, которая сидела в луже под автобусом. Назвали ее Вафелькой. Я купила ей домик, чтобы она не мокла под дождем. Потом мы с приятельницей решили, что ее надо стерилизовать. Какое-то время после операции Вафелька жила в хорошем доме, спала на диване. Но видели бы вы собачку, когда мы вернули ее на то место, где она привыкла быть! Какие сальто и кульбиты она делала от радости! Все-таки дом — это самое главное место на земле. Именно поэтому я так люблю Юрмалу.

Следите за историями успеха, полезными советами и многим другим, подписавшись на Woman.ForumDaily в Facebook, и не пропустите главного в нашей рассылке.