Круизы в Америке: смерть, любовь и последнее пирожное
23.05.2021, 08:00 EST
Источник: baikal-info.ru
Иркутская журналистка Марина Лыкова, несколько лет назад вышедшая замуж за американца, продолжает рассказывать любопытные вещи о жизни в США и о своем замужестве. Сегодня – о личном опыте отдыха в морском круизе, столь популярного среди американцев.
Смертельные круизы
Я люблю отдых на морях и океанах. Причин для любви много, и одна из них — запах морского ветра, который я обожаю. Мне дай его понюхать, меня и кормить не надо, настолько он вкусен и хорош. А еще мне нравится, что на морях-океанах не пачкаются даже самые светлые платья. Неделями. В Иркутске выйдешь в люди на пару часов и уже чувствуешь — пора домой. Переодеваться. Потому что сажа и копоть в воздухе. А еще у меня на море бывают интересные знакомства и истории. В этот раз — в мой 15-й круиз — на корабле случилась смерть. Поговаривают: самоубийство. Встречается смерть на круизных лайнерах, где вечный праздник и наслаждения-удовольствия-развлечения как из рога изобилия, как я думала, нечасто.
Начиная с 2000 года около 300 пассажиров выпали за борт. Самоубийства. Алкоголь. Безбашенность. Бороздящие океаны корабли обязаны иметь на борту морг (обычно вместимость корабельного морга — 3—4 тела, но, возможно, и больше, ибо все зависит от размера корабля) и мешки для хранения трупов. В среднем в год на воде, в роскоши как у «Титаника», умирает двести пассажиров, о чем в круизных компаниях, понятное дело, не любят распространяться. Мне удалось пообщаться с начальником службы безопасности одной из ведущих корабельно-развлекательных компаний США, и он ответил, что за много (14!) лет службы на его памяти в его компании было всего две смерти. Для компании с огромным флотом две смерти — это не цифра. Если учесть, что ежегодно по всему миру почти 22 млн человек отправляются в круизы, 200 смертей в год — не так уж и много.
Детишки любящих круизы родителей тонут в бассейнах с чистейшей и теплой морской водой. Кто-то съел печенюшку и тут же отправился к Господу, потому как аллергия на орехи. Кто-то свалился с лестницы, потому что годы уже не те, чтобы на эти самые лестницы карабкаться. (Именно у стариков сегодня есть время и деньги, именно они, старики, могут бороздить просторы морей и океанов по три-четыре месяца.) И именно они умирают на кораблях чаще других.
Отец американского семейства повесился в каюте круизного лайнера на собственном ремне от брюк, отправившись на каникулы в честь Дня отца с супругой и сыном. Американка 26 лет от роду уселась на перила ограждения, чтобы попозировать фотографу, но не удержалась, упала за борт и тут же утонула. Молоденькая женщина была застрелена своим в два раза старше ее по возрасту любовником в их общей каюте. Тело новорожденного было найдено мертвым в каюте матери. Мамаша найденного стюардом мертвого малыша развлекалась на борту сразу же после родов. Молоденькая жительница Лондона была убита стюардом в собственной каюте, и убийца, недолго думая, выбросил тело женщины через иллюминатор.
Чаще всего члены семьи умершего или погибшего возвращаются домой, покидая судно в ближайшем порту. Но случалось, что семейство не желало прерывать каникул в стиле «красивая жизнь» и оставалось на судне до конца круиза, как бы «не заметив потери бойца». Известно, что в корабельном морге тело можно держать не более семи дней, что становится неразрешимой проблемой для круизов, длящихся не один месяц. Однажды, несколько лет назад, на борту круизного лайнера умерла 87-летняя пассажирка. Случилось это чуть более чем через месяц после начала кругосветных морских каникул, длившихся 114 дней. Сын пассажирки, который также был на борту судна, принял решение кремировать тело матери-старушки в ближайшем порту. Дело случилось в порту Индонезии, откуда уже прах матери, упакованный в урну, путешествовал на борту корабля оставшиеся два с лишним месяца.
По теме: К каким ужасам нужно быть готовой, если хочешь работать на круизном лайнере
Код «Операция «Восходящая звезда» на борту — не что иное, как смерть пассажира.
Если внимательно слушать, о чем говорят по радио, можно узнать многое. «Операция «Яркая звезда» — сигнал о скорой медицинской помощи. Мне же, когда я только услышала о выпрыгнувшем с борта парне, вспомнился мой самый первый круиз на корабле Salamis Glory по маршруту Кипр — Израиль — Египет — Ливан 15 лет назад… Мне было 27. На подступах к Израилю, когда с судна уже был виден берег, два паренька сиганули с кормы в воду. Их ловить никто не стал (с лайнера, во всяком случае). Намерения прыгунов были понятны без лишних разъяснений: попасть в страну, минуя встречу с израильскими властями.
В ночь, когда с нашего судна пропал 21-летний парень, мне не спалось. Тем более что по радио непрестанно передавали: «Такой-то такой-то, позвоните 7777 или пройдите туда-то…!» Хватились его поздней ночью. Затем, уже почти к обеду, когда солнце палило нещадно, даже несмотря на ежедневный в этом нашем круизе дождик, судно повернуло туда, где, как показали видеокамеры, парень сиганул с борта. К поискам присоединились два вертолета и три других круизных лайнера, которые, как и наш, согласно морскому протоколу, отклонились от курса. Мы не попали на Багамы (ну и ладно!), они — еще куда-то, но, к моему удивлению, никто из пассажиров не роптал об изрядно подпорченных каникулах. Наоборот, многие говорили о том, как ужасно, будучи родителями вот такого баловня судьбы и без пяти минут выпускника инженерного вуза, получить сообщение о том, что их ребенок пропал без вести…
— Может, он напился?
— Да нет. Говорят, никакой выпивки у него в каюте найдено не было, и не покупал он на корабле ничего алкогольного. Ведь тут все отслеживается…
— Друзья что говорят?
— Не знали ничего. Они его и начали искать вроде бы как…
— Может, наркотики? Депрессия? С подружкой разрыв случился, может?
— Разве можно остаться в живых после стольких часов в воде? Если он от прыжка не погиб, разбившись на кусочки, как фарфоровая статуэтка, то наверняка попал под мотор. Рыбы давно его уже съели…
Никто не знает, что толкнуло внешне успешного во всех отношениях парня в черную, страшную ночную морскую пучину. Круиз по определению — это отдых, смена стран (как в калейдоскопе!) и дорогих люксовых развлечений, абсолютно недоступных, к примеру, в моем родном Айдахо. Но круиз может оказаться могилой.
…Гибель «Титаника» — самое раскрученное благодаря Голливуду кораблекрушение в мире. С тех пор как «Титаник» затонул, прошло более ста лет, но по сей день не укладывается в голове, что такая непотопляемая, как считалось, махина, ушла под воду менее чем за три часа. И потому каждый раз, ступая на борт очередного белоснежного заграничного и сверкающего роскошью корабля, испытываю животный страх от мысли, что вдруг я свалюсь за борт или меня во время сильного шторма смоет в океан. Прямо с прогулочной палубы.
Свалиться с корабля в открытое море непросто, но все-таки возможно. Говорят, главная проблема свалившегося — переохлаждение. Здесь счет идет на минуты: 60% оказавшихся за бортом в холодной воде будут мертвы, даже если корабль обнаружит пропажу немедленно, ведь пока корабль остановится, пока развернется… (При температуре воды около 5 градусов у жертв Нептуна есть около часа на то, чтобы остаться в живых; при 10 градусах шансы спастись удваиваются; если вода теплее 15 градусов, можно смело рассчитывать на шесть часов жизни.) Но когда температура воды уже в районе 25 градусов, возникает другая проблема — акулы. И это если при падении вы не разбились вдребезги. В любом случае при прыжке со столь приличной высоты шансов утонуть немало: воздушный шарик без воздуха внутри вряд ли долго продержится на плаву. Найти же человека за бортом так же непросто, как иглу в стоге сена. Но чудеса, говорят, случаются.
Главное, оказавшись за бортом океанического лайнера или жизни вообще, — не падать духом. И кто знает, быть может, помощь придет.
Проплывающие мимо
На этот раз, отправившись в мой уже 15-й по счету круиз с семьей, я искренне радовалась, что не знаю на корабле ни души и наконец-то смогу на пороге 43-летия вволю загорать, купаться, скатываться с водяных горок в один из корабельных бассейнов и вообще смогу стопроцентно расслабиться и жить так, словно я одна на этом корабле. Но они меня нашли.
Они — это американо-русская пара, где он американец на пенсии, ни слова не говорящий по-русски, а она — русская бухгалтер из Москвы, на много лет его моложе и не умеющая сказать на английском ничего кроме «сэнкью» и «айловью». В общем, в моем лице они с радостью обрели бесплатного переводчика, и я была вынуждена ежедневно с утра до вечера наблюдать этот развивающийся роман. Впрочем, «развивающийся» — крепко сказано. Роман был вял, как и его герои. Точнее, герой. Американский учитель информатики и компьютерной грамотности (ну, или как там у них это правильно называется?) на пенсии часами просиживал в кресле на палубе. В одиночестве, в тени, накрепко закрыв глаза. То ли дремал, то ли спал. То в лобби (вечером), а то и прямо в буфете, плотно отзавтракав с самого раннего утра. Она же, статная телом и все еще миловидная лицом, всегда была рядом и, казалось, старалась не нарушать его покоя. Она была, но ее как будто бы и не было: мышка мышкой. И если бы кто меня спросил, готова ли я поставить пару баксов на то, что они поженятся, я бы деньгами так сильно рисковать не стала.
Мы почти подружились. Я — с нашей женщиной, а мой супруг — с ее тяжеловесным ухажером. Мы вместе, по ее телефонному звонку в нашей каюте, выползали утром на завтрак, а потом шли неторопливым гуськом загорать, вальяжно развалившись и раскачиваясь на корабельных гамаках. Мужчины читали книги или беседовали, а мы трещали о своем, о женском. Моя визави ежедневно рассказывала мне о том, как прошел предыдущий вечер наедине с ее мужчиной и о том, что она заказала на ужин, ни бельмеса не понимая в меню.
Щебетала она про то, как бывший, уже пять лет как на пенсии, школьный учитель обсмеял ее прошлой ночью чуть ли не на весь ресторан из-за того, что она неумело разделалась с нарезанным на блюде арбузом. Вместо того чтобы аккуратненько отделить черные редкие косточки от сахарной алой плоти, а затем, отрезав маленький кусочек, отправить его, поддетый вилкой, в рот, она просто начала сплевывать косточки в тарелку. И если даже трети всех слов американца моя землячка не понимала, то его полную сарказма пантомиму и недобрый дух учуяла сполна, как собака, и добродушно поинтересовалась у меня, как ей впредь поступать на людях с арбузными семечками.
По теме: Замужем в Америке: женихи для загадочной русской души
А еще она мне рассказывала, что ее нынешний ухажер (встретились они, как и я с моим мужем, по Интернету, и эта встреча у них первая) все время саркастически обсмеивает ее на предмет того, что ей все время холодно. «На Карибах-то ее морозит! Из России снежной приехала, а без куртки на люди не выходит!» — пародируя свою трясущуюся от мороза возлюбленную, рассказывал жених чуть ли не каждому встречному.
И вот однажды, когда на очередном острове в Карибах он, расплачиваясь за какую-то сувенирную дребедень в какой-то лавке, выложил восемь баксов, Оля осмелела и подставила ему для оплаты в кассе ракушечку. Ракушечку мужик ее молча оплатил, зато потом весь день до самого позднего вечера, даже уже вернувшись на корабль, ныл: «Я, Марина, за свой сувенир восемь долларов отдал, а за ее — десять!» Но Оля только радостно улыбалась ему в ответ на все его реплики. Время от времени беря его за руку, она нежно наглаживала его пухлые коротенькие пальчики, иногда притягивая его ладошку к своим губам и нежно ее целуя. «Счастливая, ты ни-че-го из его нытья и гундежа по-английски не понимаешь», — думала я, улыбаясь.
Так с большинством наших русских невест, что встречались мне не только тут, в Америке: по-английски (гречески, турецки, арабски…) не понимают и не говорят, и самооценка от этого страдает ужасно.
Еще к женщинам вдруг, как гром с ясного неба, приходит понимание того, что воспитания им не хватает, культуришки маловато, манер не привил никто с детства, и от этого становятся они еще более косноязычными и неповоротливыми. Неловкими. Корявыми. Легкость пропадает в них. Непринужденность. Ужас, конечно, но ведь именно по манере одеваться и держать себя на людях нашу женщину не спутать ни с кем. (Я говорю о тех, кто вырвался в заграницы впервые и не молодками, мягко говоря.) Только наша дама за столом в окружении почтеннейшей публики ниткой от чайного пакетика примется методично вычищать застрявшую между зубами пищу. У наших баб в глазах нарисовано, что коли мужик «газировкой напоил да на трамвае прокатил, то все — твоя!» Годики тикают, и на вялотекущие романы времени уже почти не осталось, и оттого цепляются наши женщины за первое проплывающее мимо. И как бы ни была сто раз права Коко Шанель со своим: «Дефицит настоящих мужчин — не повод цепляться за уродов» — не знала она, видимо, что такое беспробудное российское бабское одиночество…
Чтобы что-то найти, надо сперва определиться, что ты ищешь. Или кого. Оля искала просто американца, и она его нашла. Он все время спал. Больной диабетом, он непрестанно ел, не отказывая себе при этом в сладком, а потом в промежутках между приемами пищи спал сном богатыря. Она всегда находилась рядом. Как верная декабристская жена. Как старая сторожевая псина. Старалась во всем угодить ему, но получалось только хуже: она не понимала, что он говорит и делает, и ее приступы непонятной ему суеты и псевдозаботы его лишь раздражали. Он принимался что-то ей объяснять тихо и монотонно, но потом, видя в ее глазах испуг и непонимание, лишь махал на нее рукой. Точно так же от отчаяния машут на провинившегося котенка. Его сперва тычут и тычут мордой в «грех», а потом, видя в его звериных глазах лишь: «Ты, хозяин, совсем что ли сдурел?» — отказываются от всяческих воспитательных порывов.
— Слушай, Марина, а как мне его поскорей жениться заставить? Подскажи, а? — заглядывает она с мольбой мне в глаза.
— Так он же вроде как женат. Или не женат? — удивляюсь я вопросу, уверенная в том, что в предбрачных отношениях с мужчиной рвения его окольцевать выказывать ему вообще нельзя. Никак. Ни под каким соусом. «Чем меньше мужика мы любим, тем больше нравимся ему», — перефразировала я Оле пушкинское.
…Уж не знаю, как они там на своем сайте брачных знакомств договаривались, но только Оля твердо для себя поняла, что он ее в круиз пригласил. Оплатил ей там все-все-все. Лишь билеты на самолет из столицы до Майами да визу ей предстояло сделать самой.
Тут у нее все прошло как по маслу: визу получила без проблем, а за авиаперелет до Америки вообще ни копейки не пришлось платить: она воспользовалась налетанными ею прежде милями. Как бы там ни было, но на третий день шикарной корабельной жизни американский жених, с начала круиза с показной нежностью придвигавший в ресторане стул под зад своей русской женщины и заботливо накрывавший ее колени белоснежной накрахмаленной салфеткой, начал Оле какие-то цифири на бумажке рисовать. С не первого раза дошло до нее, что цифры эти — деньги. 2200. Это его пенсия ежемесячная. В долларах. 500 — это он за медицинскую страховку платит. 12 000 — за дом и авто. В год, правда. Были еще там какие-то цифры. 350. 600. 760. Страхование автомобиля, кажется. Плата за учебу младшего сына. Еще что-то… Она и не поняла ничего толком. Одну цифру, правда, до этого дня вечно дремавший, а тут вроде бы как очнувшийся от спячки толстячок рисовал ей особенно упорно — 3960. С не первого раза опять-таки Оля разобрала, что именно такие бешеные деньги заплатил он за неделю ее пребывания на судне. В каюте с балконом. С бутылочкой винца на ужин. С выходом на экскурсии по разным странам и за ее ныряние с аквалангом, чтобы на разноцветных рыбешек морских ей, из заснеженной России прибывшей, посмотреть. Он, оказывается, все подсчитывал. Записывал в блокнотик. Чеки все собирал. Где, когда, что и почем. И теперь он хочет, чтобы она поучаствовала в покрытии его расходов. В полном объеме, так сказать.
Оля, сильно удивившись такому повороту событий, возьми и ляпни, что вообще-то она рассчитывала, что он еще ее дочкам по сумке модной хотя бы купит в подарок, а маме платье демисезонное с карманами и сладостей заморских. Он как только понял, что денег ему в ближайшем будущем не видать, совсем на нее рукой махнул. Живут они вроде бы как вместе, в одной каюте. Завтракать-ужинать вместе ходят. Но так он ведет себя, точно с ней вовсе не знаком. Холодно он себя с ней ведет. Если идут на экскурсию (да взять хоть ту же крепость в Пуэрто-Рико!), он со своим неизменным рюкзачком, в котором у него ноутбук, при первой же возможности удаляется в туалет. Сидит там часами. Чем занимается? Выйдя, может пройти мимо Ольки, ни слова той не говоря. А она, бывало, зазевается, засмотрится в противоположную от туалетного дверного проема в сторону… и все, пиши пропало! Приходилось ей не раз жестами выходивших мужиков обратно в сортир загонять, умоляя выяснить, жив ли ее крепыш. А он давно уже сам по себе гуляет и на достопримечательности заглядывается. И на одиноких женщин.
Не раз случалось, что мы с Олей, желая лучше изучить корабль и его интерьер, оставляли ее вечно спящего престарелого диабетика в кресле в лобби. Нравилось ему дремать там, где живая музыка. Он уверял нас, что никуда не уйдет и чтобы мы о нем не волновались. И каждый раз мы совершенно случайно обнаруживали его на собрании… для одиночек. Для тех, кто желает на корабле найти себе пару. Оля усиленно делала вид, что его в упор там не видит и что вообще все в порядке и ничего странного не происходит. Хотя она, я это видела, чувствовала себя жертвой и эдакой белой заложницей, от которой ее хозяин ожидает не только всяческих услад, но и денежных выплат неотступно требует. Я, видя ее душевные терзания, вот что придумала: «Слушай, погладь своего по ручке, посмотри ему в глазки и клятвенно пообещай, что как только нормально заработаешь, вышлешь ему денег в качестве благодарности за его гостеприимство.
Ясно море, посылать ты ничего не станешь, зато твой мен станет счастлив. А ты запомни, Оля, ты ни-че-го ему не должна. Он тебя пригласил? Вы познакомились? Узнали друг друга? Поняли, что вам не по пути? Тебе с ним детей не крестить. Тем более что он тебе постоянно показывает, что ему на тебя… Сама видишь, в общем. Если дружишь с хромым, то и сам начинаешь прихрамывать».
— Знаешь, Марина, он мне за все восемь месяцев нашего интернет-знакомства даже телефонного номера своего не дал. И пишет он мне нечасто, урывками. Говорит, что дома у него нет Интернета. Для учителя информатики, хотя бы и бывшего, не иметь дома Интернета — более чем удивительно. И он продолжает мне уже чуть ли не ежечасно цифру эту — 3960 черкать на всем, что ему под руку попадется, и все что-то пытается выразить мне, но потом вспоминает, что я ничего не понимаю, и машет рукой на меня, что, типа, с тебя возьмешь… А мне так замуж хочется. Хоть за кого уже. Хоть за этого. Выйти бы уже поскорее сюда, в Америку, а там видно будет. Там, быть может, получше кто подвернется.
Корабль гурманов
Я расскажу о еде. На корабле кормят как на убой. Причем не банальной жареной картошкой и привычной для сибиряков квашеной капустой, а лучшими блюдами мировой кухни класса люкс. Каждое блюдо — шедевр поварского искусства, и я нисколько не преувеличиваю. Если завтракать-ужинать в ресторане, где все чинно, с музыкой, где вышколенные белозубые официанты только успевают менять тарелки-ножи-вилки и где мы, публика, — в соответствующей одежде утром и в вечерних туалетах и смокингах за ужином. Но есть еще буфеты, куда можно запереться в купальнике, только-только вынырнув из бассейна. С дамы ручьями стекает вода, и филиппинец в форменной одежде, счастливо улыбаясь, следует за «купальником» повсюду. Подтирает. Чтобы не поскользнулся никто. А дамочка и в ус не дует. А еще можно в буфет прийти, оказывается, в бигуди и в халатах банных.
Я наблюдала как-то утром стайку тяжеловесных женщин в халатах на голое тело и с полотенечными чалмами на головах. Тетки шумели и напористо распихивали стоявших в очереди — то им это, то им то, и чтобы без ожидания. А в то же самое время стоило лишь сделать несколько шагов, в другом зале, — точно такой же буфет. Точно с таким же набором блюд. И совершенно никакой очереди. Но люди, точно как в любом американском супермаркете, не желают немного пройтись, чтобы найти свободную кассу, но будут толпиться у первой попавшейся, простаивая в очереди… Где ближе — там и лучше.
Это если про еду. Если же про туалеты, то не раз наблюдала такую картину: американки ни за что не станут тормозить у первой попавшейся кабинки. Психология, видимо, такова: кабинка, расположенная ближе всего от входа, — самая грязная, потому что ей пользуются все. Вот и идут американские дамы дальше, в туалетную глубь, а первая кабинка всегда остается самой пустой и самой незамусоренной.
Смотрела я на все это на корабле: на нескончаемые очереди за едой, на желание ухватить кусочек послаще и как можно чаще (еда-то вся, считай, дармовая, потому что платить ни за что не надо, ведь все уже включено в стоимость круиза).
И пришла мне в голову такая мысль: а как поведет себя почтеннейшая публика, окажись вон то пирожное последним на всем судне? Как четыре тысячи человек (3000 пассажиров плюс 1000 экипажа) себя поведут? Как долго сумеют держать человечий облик? Люди ведь — такие животные.
Представила себе корабль с населением с небольшой американский городок, волею судеб оказавшийся в открытом море со сломанным мотором, без еды-питья, с неисправной канализационной системой. Такое уже, говорят, случалось: на судне был пожар, и потерпевший корабль, оказавшись у берегов Мексики, не стал пришвартовываться, а продолжил свой путь обратно к американским берегам, не дав голодному и позабывшему на несколько дней народу, что такое душ и свежие рубашки, сойти на берег. Почему пассажиров и персонал не выпустили тогда из плавучей тюрьмы? Не у всех были с собой заграничные паспорта. А коли паспорта на чужбине нет — добро пожаловать за решетку, вот капитан корабля и не стал рисковать судьбами своих пассажиров.
Тогда на том корабле все, говорят, было чинно и мирно, даже невзирая на отсутствие привычных пассажирам разносолов, на поломки в системе вентиляции и канализации. Да, туалеты были тогда в некоторых каютах переполнены, но те, у кого такой проблемы не было, с радостью распахивали свои двери для других, уступая свои нужники соседям по несчастью. К слову, двери на том судне не закрывались вообще: счастливые обладатели кают с балконами держали их нараспашку, чтобы обитатели кают внутренних (где ни балкона, ни даже мало-мальского окошечка) могли видеть свет (освещение на судне на работало) и могли дышать в круизе не фекалиями, а морским воздухом.
Но вернусь к теме голода и потери человеческого обличья в условиях полнейшей роскоши. Как долго протянет среднестатистический сытый-пересытый американец, внезапно лишенный сразу всех тридцати трех блюд, не вступая в конфликт с законом? Как долго будет сохранять спокойствие? Как долго сумеет держать благожелательный тон? Насколько живуча будет улыбка на его лице? Ведь никто не знает, как поведет себя вон тот суперблагополучный на вид белый господин в белом смокинге, окажись он в хоть сколько-нибудь критической ситуации. А что станет через пару-тройку дней вон с той дамой в бриллиантовом колье, что грациозно вышагивает по палубе в мини-бикини и вся увешанная дорогими блестяшками?
Эти люди еще вчера заправски пользовались ножом, разделывая сочный стейк. Они гордились своими изысканными манерами в ресторане корабля размером с футбольное поле. Они аплодировали пианисту. Пили лучшее шампанское. Танцевали. Покупали дорогой парфюм и колечко с голубым бриллиантом в корабельном магазине. Не исключено, что они становились несчастны, если хлеб на ужин был недостаточно теплый. Смотря новости по ТВ, они, возможно, искренно хватались за сердце: «Что за варвары там живут? Как далеко им, бедным и диким, до цивилизации!» (Впрочем, путешествовать, будучи молодым, богатым и успешным, по нищим странам и чувствовать себя при этом как бы выше ростом — не вижу в этом ничего неправильного.)
Вспоминаю мое первое путешествие в Египет. Мне было двадцать семь, и я была в шоке: река цвета дерьма, босоногие худющие грязные голодные люди повсюду, лачуги и палящее солнце. «И это Египет, куда так рвутся наши туристы? И это Египет, куда пачками выходят замуж наши русские писаные красавицы?» — не переставала поражаться я увиденному. Плечи сами собой расправились, подбородок взвился ввысь, и в Иркутск тогда я вернулась невозможно гордая: «Я гражданка великой страны России! Я живу в цивилизованном мире!»
Как известно, если цивилизация исчезает снаружи, она исчезает и изнутри.
Человек человеку уже не товарищ и брат, а волк. Почему-то мне кажется, что те, кто хлебнул в жизни и кто знает не понаслышке, что такое голод, останутся людьми на подольше. Почему-то мне кажется, что это будут в первую голову индусы и китайцы. И да, египтяне. Остальные же — граждане «стран первого мира» — незамедлительно кинутся прочесывать каюты в надежде найти что-нибудь съестное в чужих чемоданах. А там и до драки с людоедством уже недалеко. Вот и готов сюжет для голливудского кинофильма.