Замужем в Америке: соотношение полов и привлекательность в кредит
30.06.2021, 08:00 EST
Источник: baikal-info.ru
Иркутская журналистка Марина Лыкова, несколько лет назад вышедшая замуж за американца, продолжает рассказывать любопытные вещи о жизни в США и о своем замужестве. Сегодня — о соотношении полов в Америке, стремлении понравиться и привычке ярко одеваться в любом возрасте.
Как там в песне поется? «…потому что на десять девчонок по статистике девять ребят?». Такая статистика в России была давным-давно. Во времена, когда я еще под стол пешком ходила. Не берусь утверждать, что в России ситуация улучшилась. Зато твердо могу сказать, что в США на сегодняшний день в моем отдельно взятом штате Айдахо соотношение одиноких мужчин и женщин примерно равное: женщины не торопясь выбирают себе пару, а мужчины знают, что рано или поздно найдут свою единственную, и все ходят на свидания, и всем хорошо. Но так не во всех штатах.
Недавно выяснила, что в одном из близлежащих (штат Юта, город Солт-Лейк-Сити) соотношение одиноких «м» и таких же одиноких «ж» 119:100. А если мужчин больше, то им сложнее найти себе невесту. И конкуренция среди них выше. А раз выше конкуренция среди «игроков», то им приходится тратить все больше денег для привлечения «самки». А раз приходится тратить больше, то плодится все больше кредитных карт со все больше и быстрее растущими на них долгами. Здесь так и вспоминается изумление моего мужа, когда он увидел в центре Иркутска в сорокаградусный мороз вышагивавших на высоченных каблуках совсем молоденьких девушек в коротеньких юбчонках, в капроне и с оголенными животиками, выглядывавшими из-за распахнутых мини-шубеек. Для меня картина была привычной: мужиков не хватает, и за них приходится бороться. Хотя бы и вот так. Роберт же считал, что здоровье таких жертв не стоит.
По теме: Замужем в Америке: любовь и бедность
Но возьму в пример я все-таки, для чистоты эксперимента, не Иркутск и даже не мой штат Айдахо, а другой американский штат. Он находится всего в нескольких десятках миль от штата «мужского», где число женщин, на данный момент, уже превалирует: 78 одиночек мужского пола приходится на сотню «невест без места», и невесты эти рано или поздно приходят к выводу, что надо мигрировать (что для Америки — норма). Известно, что наше «где родился, там и пригодился» в США не работает, потому что люди не привязываются к месту-дому-работе, а непрестанно ищут, где им лучше. А теперь вопрос: как численное превосходство одного или другого пола влияет на то, как количественно преобладающий пол тратит деньги?
В Америке почти так же, как в Иркутске, но с точностью до наоборот.
В Иркутске мужиков сильно не хватает, и женщины бросаются во все тяжкие, спуская всю получку на сапоги на шпильках, духи с феромонами и сексуальные кофточки. Женщины-одиночки готовы влезать в долги, сидеть впроголодь, но лишь бы потратить на шубку-сумку-шапку и «быть как все». В Штатах дела обстоят значительно лучше для нас, женщин: мужчины, видя вокруг преимущественно мужские же лица, готовы, кажется, не сильно раздумывая, потратиться на ужины в ресторанах, на цветы и даже на обручальное кольцо с бриллиантами. Но и это еще не все! Женщины в Америке, видя вокруг достаточное количество свободных и привлекательных мужчин, буквально требуют от них большего и большего! И этими знаниями, вижу, отлично пользуются рекламщики, упирая на то, что «чем больше знаешь, тем меньше предполагаешь, ибо предполагать — дорогого стоит».
Помните рекламу мужского дезодоранта Ахе? Правильно, акцент там на то, что один (!) мужчина способен привлечь внимание сразу нескольких (!) дам. И эта идея проскальзывает тут буквально во всем. Но главное, по словам местной владелицы рекламного издания, — добиться чего угодно, но только не чувства соревновательности среди потребителей. Иными словами, вызывающий у потребителя доверие бренд хоть и стоит гораздо больше денег, но зато дает своим потребителям чувство покоя, душевного умиротворения и уверенности в себе…
— А если и тех и тех поровну, то что тогда? — не удерживаюсь я.
— В таких случаях американские мужчины все равно не будут рисковать и будут тратить больше! — прозвучал ответ. — Согласись, Марина, что не мешает знать, что влияет на нас и на наш «свободный выбор». Даже если выбор этот никакой и не свободный, а некоторые вещи так вообще невозможно изменить.
Только здесь я узнала, что девяностолетние старушки могут, оказывается, еженедельно, по пятницам, ходить гурьбой в парикмахерскую «наводить красоту».
Гурьба — это, конечно, сильно сказано. Гурьба девяностолетних старушек редеет с каждым годом, но это не останавливает оставшихся «в рядах» от еженедельного (!) похода за красотой. Одна из этих бабулек похвасталась мне на днях, что посещает школу парикмахеров уже без малого тридцать лет: «Школа парикмахеров здесь — находка для клиентского кошелька, Марина. И сервис — лучше не бывает, потому что стараются девчонки-студенточки, и стоимость услуг вполне божеская. Школе я нужна, чтобы было на ком упражняться, а мне они, чтобы всегда прекрасно выглядеть! Так что мы созданы друг для друга! И знаешь что? На мое девяностолетие администрация школы парикмахерского искусства подарила мне сертификат на пожизненное обслуживание! Угодили бабуле так угодили!».
В общем, при всем притом что американский народ в своей массе одевается скучно, неприлично дешево и неопрятно, девяностолетним бабулькам наряжаться во все эти шляпки, в костюмчики пастельных тонов или во все яркое (такое, как в наших сибирских деревнях сказали бы «вырви глаз!») все равно можно только тогда, когда всего в гардеробе много. Когда можно не думать месяцами: а что бы такое прикупить к единственной классической юбке, которая уже давно морально устарела, но поскольку «классика вечна!», то приходится с этим мириться, чтобы не спускать деньги на модные вещи-однодневки. А когда юбок-платьев десятки и все они разные по стилю, и модная одежда этого сезона стоит копейки, и можно комбинировать и получать от этого удовольствие, легко быть элегантной модницей, даже когда тебе за девяносто.
*
Я отдаю себе отчет в том, что моя дочь, к деньгам относящаяся с суперуважением, взяла это не от соседа. Хочу я этого или нет, но я вижу, что у семнадцатилетней Лины проявляются заявки на присущие мне скаредность и жадность, но только в еще более выраженном «масштабе». Но именно благодаря этим качествам я спокойна за дочерино финансовое будущее: не много найдется подростков, кто будет вот так же мудро распоряжаться самостоятельно заработанными деньгами. Про то, что Лина с особенной осторожностью относится к деньгам родительским, я даже не говорю.
Вспоминается пример, рассказанный моим супругом. Его старший сын был отправлен (а Дэвиду было уже за двадцать!) в магазин за продуктами для всей многодетной семьи. (Американцы не бегают по магазинам ежедневно, как делает это большинство россиян, умудряющихся выискивать подешевле да посвежее то там, то тут. Здесь принято затовариваться еженедельно или даже ежемесячно.) Отец отдал сыну наличные, а по прошествии нескольких часов (когда сын вернулся из шопинга) с ужасом обнаружил, что парень не купил того, что наказывали, а «сорвался с поводка» и спустил все деньги на цветы и подарки для любимой на тот момент девушки. Не могу представить мужа, повышающего голос на кого бы то ни было, а уж тем более на собственного сына, но знаю одно: уже по прошествии десяти с лишним лет муж мой собственному сыну денег не дает. Вообще. Ни копейки.
*
— Марина, слушай, как все-таки ярко одеваются русские! Я как Олимпиаду в Сочи посмотрела, так поняла, почему ты тоже одеваешься супер-ярко. Ну, для Америки.
…Я слышу такое не впервые. Я слышала от европейцев и американцев еще лет так двадцать назад (во времена, когда в магазинах одежды и купить-то было нечего!) о том, что мы, россияне, любим яркие и нарядные одежды, насыщенные и сочные цвета (одни наши расписанные и расцвеченные яркими цветами павловопосадские набивные платки чего стоят!). Европа и США, в отличие от нас, наряжаются скромно: в голубой, синий, черный. В штаны и футболки или рубашки, застегнутые на все пуговицы. Синие воротнички. Белые воротнички. Много черного, однообразной униформы (когда служащего одной компании с невозможной легкостью принимают за своего в другой). И никаких каблуков! Скучно они живут, одним словом.
Я никогда не слышала от собственного мужа: «Тебе идет этот цвет!». Ему неважно, во что я одета и как я одета. Ему все хорошо. Ему однозначно я, душенька, во всех нарядах хороша. Мы женаты уже более шести лет, а он по сей день не знает, что находится в моем гардеробе. Знает только, пожалуй, что там мало вещей черного цвета. Да и вообще вещей мало. По американским меркам. У американцев почему-то существует такой стереотип, что одежды, как и обуви, много никогда не бывает. (И это притом что сама я знаю о содержимом собственного шкафа и комода, набитого одеждой, ничуть не больше супруга: стоит порыться, и я обнаружу что-то такое, о чем и думать забыла.) И только здесь, в Америке, я поняла, как можно (и нужно!) одеждой и обликом «играть». Не «продумывать образ», а именно играть. Экспериментировать.
Мне перевалило за сорок, а я вдруг обнаружила в себе непреодолимую тягу к ярким цветам.
И к супер-яркой одежде. Настолько яркой, что у иных прохожих даже режет глаза. Не знаю, быть может, это признак уходящей молодости? Или это проснулись-таки во мне русские корни? Забушевали те самые славянские крови, замешанные на ярких полевых цветах под синим-синим русским небом (такого неба нет больше нигде. Такого высокого и яркого)? Я не всегда любила яркое. В отрочестве мама чуть ли не силком пыталась стаскивать с меня черную тяжелую юбку-макси, доставшуюся мне от кого-то по наследству. Безуспешно. В той метущей полы и тротуары юбище я чувствовала себя так же защищено, как ребятня чувствует себя сохранно в «домике», сооруженном из старой картонной коробки.
— Ну что ты с собой делаешь?! Зачем тебе эта старомодность? Носи короткое, пока молодая! — умоляла мама.
Я маму не слушала. Теперь бы и рада надеть что-то покороче, но годы (и ноги), увы, уже не те. Теперь я компенсирую упущенное яркими флуоресцентными цветами в курточках, ботинках… А мама всегда уговаривала меня нарядиться во что-то розовенькое или голубенькое. Особенно в голубенькое — «под глазки». Мама твердила про «голубенькое» как мантру. И я, самостоятельно вырвавшись впервые в пятнадцатилетнем возрасте в Москву, спустила карманные деньги, отведенные мне на питание на целую неделю, на огромную очковую оправу ярко-синего цвета. «Под глазки». В пятнадцать я выглядела на все 65.
Наряжаться почти в одно только черное я стала в районе тридцати.
Одиночество в многолюдном Иркутске наложило на мой тогдашний стиль определенный отпечаток, и черный с головы до ног и с каблуками делал меня стройнее и сексуальнее в собственных глазах. Но Америка изменила не только мой матримониальный статус. С замужеством в Америке я стала смелее. И в одежде в том числе. Хотя я все еще не могу позволить себе «по-модному» вырядиться в плотную джинсовую рубаху, заправленную в легкую, летящую летнюю юбочку с ремешком и с теннисными кроссовками — «для завершения образа», как делают местные редкие модницы. Мама была бы рада, загляни она сегодня в мой платяной шкаф. Здесь много неоново-зеленого, лайма, оранжевого, ярко-бордового, много розового, но еще больше голубого. Голубые платья. Голубые свитера. Голубые туфли.
«Подходит к твоим глазам!», — говорит мне уже мой американский муж.
Оригинал колонки опубликован на портале baikal.info.
