Как стать изгоем в Америке: откровения Маргариты Симоньян о жизни в США
25.02.2019, 08:00 EST
Источник: Facebook
На своей странице в Facebook главный редактор Russia Today Маргарита Симоньян рассказала о том, как в 15-летнем возрасте отправилась жить и учиться в США и какой опыт вынесла из этой поездки. Далее – от первого лица.
Американское общественное мнение – это слепой и безжалостный каток для укладки асфальта, который сминает в пыль все, что не катится с ним в одном направлении и с одинаковой скоростью. И однажды меня угораздило стать маленьким винтиком в этом катке.
Мне было 15. До сих пор стыдно. В 95-м, на деньги американских налогоплательщиков, за что большое им человеческое спасибо, я приехала учиться в хорошенькую и улыбчивую деревушку на берегу озера Ньюфаунд, утыканную свежебелеными протестантскими церковками. Семье принадлежал дом, нетронутый грибниками богатый лес вокруг дома – с ондатрами, дикой индейкой и тем самым вечно голодным медведем – и безлюдная дорога сквозь лес к этому дому.
Мы жили там вчетвером: я, мой новый папа, новая мама и их пожилой сенбернар. Настоящих маму и папу я слышала только раз в месяц пять минут международным звонком – чаще они не могли себе позволить, а времена были доинтернетные.
– Это и есть вся твоя одежда? – спросили меня родители, изучив чемодан с одним цветастым сарафаном, одним черным платьем, которое я носила в своей краснодарской школе, парой мужских свитеров и рубашек, которые я надевала поверх этого платья – мне казалось, что так я выгляжу курто- и круто- кобейново.
Полное отсутствие джинс и футболок возмутило моих новых родителей даже больше, чем яичница с помидорами, которую я им пожарила в первый день. В моей краснодарской школе джинсы были запрещены, а покупать что-то, в чем нельзя ходить в школу, никому даже в голову не приходило.
– Надо купить тебе джинсы и футболки. И ты должна менять их каждый день. Иначе ты станешь изгоем, и твои одноклассники будут тебя презирать.
Мои новые одноклассники были приветливы и любопытны. Самым приветливым был высокий, прыщавый и пухловатый парень, в черной рубашке и черных штанах, на класс младше, но на пару лет старше меня – Джон Маккью.
Он одним из первых подошел ко мне на парковке, где я выгружалась из желтенького автобуса, чувствуя себя маленьким Форрестом из заключительных кадров любимого фильма.
– Привет, ты откуда? Мне нравятся твои волосы.
Я не удивилась, потому что уже усвоила трогательный и отчетливо американский обычай говорить первому встречному: I love your shoes или I love your hair color – такой же эндемичный, как у нас попросить у первого встречного сигарету.
Увидев, что я разговариваю с Джоном, и дождавшись, пока разговор закончится, ко мне подошла незнакомая школьница.
– Я вижу, ты новенькая. Послушай, это Джон Маккью. С ним никто не общается. И ты не должна. Иначе и с тобой никто не будет общаться.
– Почему?
– Потому что он изгой. Нельзя общаться с изгоем, потому что тогда ты сама станешь изгоем. Разве это непонятно?
– Почему он изгой?
– Он все время ходит в черном. Каждый день в одном и том же.
– Только поэтому?
– Нет, не только. Хотя это главное. Но еще в прошлом году Сюзан Новински всем рассказала, что он ее чуть не изнасиловал у себя в машине, когда подвозил домой.
– А почему его не посадили?
– Да фиг его знает.
После уроков, когда я спешила не пропустить свой желтый автобус, Джон подошел ко мне снова.
– Тебя подвезти?
– Почему нет, – ответила я.
Всю дорогу мы с Джоном Маккью проболтали. Оказалось, мы читаем похожие, хотя разные книжки и слушаем похожую, хотя разную, музыку, и от этой похожести, хотя разности, было еще интереснее. Джон поставил мне Nine Inch Nails, я ему – My Dying Bride. Джон пригласил меня на свидание, я отказалась, честно сказав, что дома, в России, меня ждет бойфренд. Джон спросил, можем ли мы тогда просто дружить, я сказала – конечно. К порогу моего оленьего дома мы, как бывает только в юности, уже стали лучшими друзьями форева.
На следующий день мы с Джоном весело щебетали в школьной столовой. Я отошла за подносом, и ко мне подлетела моя подруга, добрая Эйми.
– Ты что делаешь?! – зашипела она на меня. – С ума сошла разговаривать с Маккью! Хочешь за столики для изгоев?
Я быстро бросила взгляд в дальний от окна, тоскливый угол столовой, где сидели за одинокими столиками те, кого никто не позвал обедать – Джон был не единственным в школе изгоем. Жалкие, над своей жалкой пиццей, с жалким своим утешением когда-нибудь повторить Колумбину. И я ушла вместе с Эйми за ее популярный столик, оставив Джона наедине со своим подносом в этой ненавидящей его очереди.
И весь год больше в школе к нему не подходила. Вместо этого вечерами, когда я не моталась по округе с популярными детками, мы с Джоном болтали по телефону под справедливое ворчание моих, в целом, милых родителей.
Через неделю должна была состояться моя прощальная вечеринка. И я предложила Джону прийти.
– Ты уверена? – спросил он меня.
– Да, мне все равно. Я же уезжаю. А в русской школе у нас нет столиков для изгоев. Как, впрочем, и пиццы, – не без гордости ответила я.
Одноэтажная Америка к тому времени уже успела вызвать у меня атопический дерматит.
Джон на мою вечеринку милосердно опоздал. Прощаясь, Джон произнес:
– Я все узнал про твою визу. Твоя виза не позволяет тебе остаться в Америке даже до конца лета. Но я знаю, как это исправить. Выходи за меня замуж! Фиктивно, я ничего не прошу, просто выходи, чтобы остаться!
От неожиданности металлический бад пошел у меня ноздрями.
– А кто тебе сказал, Джон Маккью, что я хочу здесь остаться? Я совершенно не хочу здесь остаться и страшно счастлива, что уезжаю.
И тут Джон – американский изгой, но все-таки американец – в первый раз жизни меня не понял. Разве может кто-то не хотеть остаться в Америке? Недоуменно пожав плечами, Джон вручил мне маленького выточенного из кварца слоника.
– Потому что слоны никогда не забывают.
Слоника я потеряла потом в многочисленных переездах. Но ничего не забыла, Джон. Где бы ты ни был, прими мое запоздалое sorry.
Делая вывод о своей жизни в США, Симоньян отмечает:
Америка – она такая. Великая, нестерпимо красивая, прекраснодушная и жестокая, незрячая и ведомая, честная и лицемерная – чаще всего безотчетно; упрямая в своих заблуждениях, самовлюбленная и не сознающая этого, щедрая, принципиальная, любопытная и невежественная, деятельно помогающая обездоленным, по-протестантски неистово работящая, гостеприимная, одноэтажно наивная и голливудно циничная.
Надо это просто понимать. И стараться не стать такими же, – заключает Маргарита.
